«Мир вашего дома», N4(12)
Апрель. 1997.
СЕКРЕТ ДМИТРИЯ НАГИЕВА
«Неважно на каком радио» работает самый популярный человек Санкт-Петербурга по итогам 1996 года. Если еще и остались какие-то секреты, связанные с его именем, то, будем надеяться, после этого интервью их станет на один меньше.
Специалист по сомнительному имиджу может еще выйти в магазин.
— -В таком случае, если говорить конкретно, давайте поговорим о Вашем имидже. Вы его создавали сами или с помощью специалистов, или это делало радио «Модерн», или все получилось случайно?
— Что касается имиджа — опять-таки конкретно, по ступенькам. Радио мне дало только эфирное время, за что, конечно, я безумно благодарен. Но, что касается имиджа, радио ли выстроило мой имидж или я выстроил имидж радио — здесь уже вопрос, который будут решать потомки. До специалистов я, к сожалению, пока не дорос, ни мысленно, ни материально: хороший специалист стоит хороших денег. Видимо, самый большой специалист в плане создания своего сомнительного имиджа — это я сам, поэтому пока придется и мне, и тем, кто меня хоть как-то воспринимает, довольствоваться этим.
— Почему Вы называете свой имидж сомнительным?
— Потому что я трезво-то понимаю, что есть имидж дорогой звезды, а есть имидж, мягко говоря, не очень дорогой звезды. Так вот я сейчас стою на той ступени, когда мне приходится за неимением поддержки со стороны каких-то покровителей зарабатывать популярность не всегда изящными, дорогими путями. Мне иногда приходится покорять сердца тех, кого, в общем, можно было бы и обойти стороной.
— Популярность — вещь тяжелая?
— Понимаете, есть разная популярность: есть популярность Майкла Джексона. Я пока еще могу выйти в магазин. Я раздаю продавцам автографы с огромной благодарностью за их внимание к своей маленькой персоне, но я могу выйти в магазин и, в принципе, могу идти по улице. Джексон этого уже не может. Популярность — когда ты приходишь в клуб, в театр, на съемочную площадку и когда к тебе относятся, как к человеку с именем, это очень приятно. А когда ты возвращаешься домой, уставший, глаза красные, и вдруг стоят у парадной мальчики и девочки с цветами — это приятно, но это уже через край.
— Что же Вы делаете, когда «уже через край»?
— Есть совсем наглые, которые живут на лестничной клетке. Надо понимать, что не может быть навязанного чувства. Я сам увижу, если твое чувство ко мне искренно. Я сам это увижу, я не идиот. Наверное, поэтому ты меня и любишь. Но когда ты навязываешь это, просто до моего крика, это уже, мне кажется, ни к чему. Тапочки они надевают на лестнице, чтобы не топать каблуками под дверью, подслушивают. Напротив дом — они стоят на крыше этого дома с биноклями. Зачем?
…Я в предлагаемых обстоятельствах
— Я так понимаю, Дмитрий Нагиев — известная личность, мешает Дмитрию Нагиеву — обыкновенному человеку.
— Нет, уже нет Дмитрия Нагиева, обыкновенного человека. Не знаю, к счастью или к горю.
— То есть Вы такой и есть, каким Вас видят и слышат все? Я подозреваю все же, что когда-то это была маска. А теперь стало частью Вашей личности?
— Да. А как иначе? Собака в детстве добрая. Ее сажают на цепь, и потом где- то далеко в глубине она осталась доброй, но эта цепь — это же ее жизнь. Я провожу где-то 15-16 частов в сутки в работе, в пафосе либо в изнуряющем, каком-то тяжком труде. И у меня остается время, когда я сам с собой, только ночью. К сожалению, работа уже вытесняет самого себя, который был заложен в детстве. Может, это и к счастью, потому что пускай лучше вытесняет работа, чем вытесняет неудовлетворенность от нехватки работы. Актер с папиросой на кухне, безработный — это беда, это катастрофа. У меня, к счастью, сейчас не этот период, и я надеюсь, что он не вернется.
— А было такое?
— Недолго, поскольку я еще достаточно молодой. Есть актеры, которые всю жизньтак просиживают. У меня такое было после института. Длительное время какое-то, года четыре я сидел, метался. Сейчас, если мне предлагают картину, я уже начинаю ставить свои условия: такая-то роль, такое-то количество текста, такая-то сумма. Раньше я грезил ночами о любом эпизоде, потому что он, во-первых, решал проблему работы, а во-вторых, очень сильно решал материальную проблему, потому что мы нищенствовали, все выпускники, безработные, нищенствовали.
— А кто Вы все-таки: музыкальный ведущий, актер театра, актер кино или шоумен?
— Трудно сказать. Я решил: а почему нет? Почему мне не сказать, что у меня приличная палитра? Ведь я работаю нормально, скажем так, на радио, я «не мажу» на экране. Я прилично пытаюсь что-то выдавать на сцене. В душе, наверное, я артист, но, знаете, в театральной жизни есть термин «я в предлагаемых обстоятельствах». Все равно это везде остаюсь я, маленький я, который пытается играть большого гиганта.
Конкуренция? Это невозможно
— Вы занимаете первое место во всех рейтингах радиоведущих, а как в связи с этим складываются Ваши отношения с другими DJ на радио «Модерн»?
— Я признан самым популярным человеком города по итогам 1996 года. Для меня это принципиальный момент, потому что в этом мне не помог никто, я карабкаюсь абсолютно сам. У меня в доме живет одна девушка, подруга сына очень известного актера. Так вот этот сынок приезжает каждый раз на новой машине: то на «девятке», то на «99-й». А он не приложил к этому усилий. Я же все в этой жизни сделал своими руками, своим горбом, поэтому такие моменты, как самый популярный на радио «Модерн» или самый популярный в городе, имеют для меня большое значение. Городок маленький, но «Модерн» меньше.
— Да, я понимаю. Но меня все-таки интересует именно радио «Модерн». Вы работаете вместе, но что касается рейтингов, то Вы все-таки конкуренты. Как это влияет на взаимоотношения? Или у вас дружный коллектив?
— Видимо, как в любом художественном коллективе, будь то театр или наш коллектив, не может быть большой дружбы. Есть дружба между отдельными людьми, но она не базируется на конкуренции творческих единиц, она основывается на человеческих качествах. У меня есть несколько человек, к которым я испытываю симпатию: это Алиса Шер, Сережа Рост, Аркадий Арнаутский. Может быть, еще кто-то. Что касается конкуренции, со мной конкурировать тяжело и невозможно. Мне не нравится, когда бездарно пытаются подражать. Ты попроси меня, я тебе сам буду писать твои эфиры, ты просто не воруй мое: башка не резиновая.
— Эта фраза, по-моему, обошла уже всех и вся, не раз повторялась и по телевидению, радио. Я, в принципе, Вас очень хорошо понимаю. Меня интересует такой вопрос: зачем Вам все это? Представим, что Вы не пошли учиться в театральный институт, занимались бы сейчас чем-нибудь другим.
— Понимаете, я и так-то мучаю окружающих: у меня достаточно тяжелый характер. Если бы я был совсем не удовлетворен в работе, я бы мучил себя и своих близких людей и неизвестно, чем бы это все закончилось. А зачем все это? Наверное, этим вопросом задаются многие популярные люди. Здесь идешь, как лошадь в шорах. Если начать копаться, зачем, можно понять, что ты это ненавидишь. Поэтому не стоит копаться, закусил удила, на глаза — шоры, и вперед.
Меркантильность актера или актерский меркантилизм.
— Вы меркантильный человек?
— Легко быть добрым, когда ты богат. Меркантильный? У меня есть какой-то минимум. У меня есть полуразрушенная квартира, вкоторой висят обои лохмотьями, у меня есть автомобиль, не очень новый, и начинается мечта, стремление иметь хорошую квартиру, купить хороший автомобиль. И здесь заканчивается моя меркантильность. Я себя тут поймал на мысли, что если я сейчас выйду на пенсию, мне нечего будет есть. Но, получая какой-то гонорар, подумать о том, не вложить ли его в хорошее дело, у меня ума не хватает. Поэтому я меркантильный настолько, насколько может быть меркантильным актер.
— Скажите, а почему Вы все время прибедняетесь? Почему, если речь заходит о том же жилище, то обязательно идет рассказ о квартирке с ободранными обоями, с протоптанной дорожкой от входной двери к туалету, от туалета к телевизору?
— Во-первых, это так и есть. А во-вторых, это для меня просто насущный вопрос. Я летом собрался сделать ремонт. Мне некоторые фирмы обещают сделать его бесплатно, за имя, но пока на этом все и прекращается. Так что для меня это просто больной вопрос. А вообще о деньгах говорит человек, у которого либо их нет, либо они появились, но еще срабатывает комплекс нищеты. У меня этот комплекс пока в полный рост, поскольку у меня немаленькие доходы появились не так давно. Я всю жизнь провел с мамой и братом, мы очень бедно жили. И этот комплекс нищеты, видимо, висит шлейфом.
Я и Моцарт
— В одном интервью Вы назвали Дмитрия Нагиева одновременно любимым нелюбимым ведущим. За что его можно любить и за что не любить?
— Люблю за то, что это удивительно талантливый человек. Мне интересно было бы на него посмотреть со стороны. Нелюбимый, потому что я понимаю: наверное, это не его, он должен быть не ведущим, а играть в театре и, как минимум, на Бродвее.
— Вы так смело назвали себя талантливым. Я не буду с Вами спорить. Как давно Вы для себя это осознали?
— Когда к Джузеппе Верди пришел молодой композитор и начал рассказывать о себе и своей музыке, великий композитор ему ответил, что когда ему было 18 лет, он говорил: «Я». Когда ему было 25, он говорил: «Я и Моцарт». Когда ему стало 30, он сказал: «Моцарт и я». Так вот я сейчас нахожусь на той стадии, когда я пока еще говорю: «Я и Моцарт».
— Вы говорите, что если уж играть в театре, то только на Бродвее…
— Я скажу Вам мою любимую фразу: чтобы сыграть могильщика, нужно «замахиваться» на Гамлета. Поэтому, чтобы стать лучшим ведущим России, надо «замахиваться» на самого популярного человека в мире.
— Есть тоска по театру? Хочется уйти в театр и играть, играть, играть?
— Да, конечно. Хотя не хочется уйти в театр, а играть и играть — это мечта каждого актера.
— Раз уж речь зашла об этом, Вы сейчас снимаетесь у Невзорова. Почему именно у него?
— Сейчас, кроме Рязанова, никто не снимает, а он не знает еще, кто такой Нагиев. Даже если кто-то и снимает, то это длится годами. У Невзорова есть деньги, чтобы снять фильм, поэтому он снимает, он пригласил, и глупо было бы отказываться: он мне предложил главную роль. И насколько я сумею оправдать для себя, изнутри поступки этого монстра, того человека, которого я сейчас играю, настолько фильм будет интересен и принят.
— Актеры играют самых разных героев – и положительных, и отрицательных. С хорошими вроде все понятно. А как играть плохого? Ведь это же, по-моему, тяжело. Его надо понять.
— Понять одинаково тяжело и положительного, и отрицательного. А вот полюбить, конечно, тяжелее отрицательного.
— Полюбить?
— Да, его обязательно надо полюбить. Играть злодея просто с перекошенным лицом — это интересно первые три секунды, потом интерес проходит. Надо полюбить своего героя, мучиться, страдать с ним. Тогда это действительно получится на экране монстр.
— Оправдать его тоже надо?
— Да. Ты должен понять изнутри человека, почему он это делает. Ведь человек не может жить вечно с комплексом вины. Человек оправдывает любые свои проступки. И твоя задача — понять, почему он это оправдывает, для этого должна быть своя история, своя жизнь. Это я и пытаюсь делать. Насколько это хорошо получится, будет видно уже в скором времени на экранах, в апреле, мае.
— Вы очень образованный и эрудированный человек…
— Это ложь: нахвататься по верхам несложно.
— Мне все-таки кажется, что не по верхам.Это же видно даже по Вашим эфирам.
— Спасибо. Доброе слово и кошке приятно.
— Не за что. Вы много читаете?
— Нет, я читаю мало, но у меня абсолютная память: я отбрасываю то, что мне не нужно. К сожалению. Потому что есть вещи, которые, может быть, и не очень нужны, но они красивые. Я, как Шерлок Холмс: мне не принесет пользы то, что земля круглая. Даже если я это знаю, какой мне от этого прок? Но я запоминаю то, что мне нужно. Я пропускаю через себя. Это к разговору о том, когда мне начинают подражать мои коллеги. Я делаю любой материал своим, я пропускаю его через себя. А человек пытается просто срисовать, поэтому у него это не получается, получается смешно.
— — Ваш эфиры — экспромт или Вы готовитесь?
— — Все экспромт или все готовится? Давайте остановимся на том, что все секрет!
Надежда Онищенко
«Петербургский Рекламист »
Добавить комментарий